— А ты всегда всё взвешиваешь? — Я потёрся щекой о её голую ножку. — Кать, поверь, нам будет очень хорошо вдвоём.
— А если ты ошибаешься? Что тогда? К тому же, как я поняла, ты не любишь предохраняться.
— Неделю назад обследование проходил. Показать справку?
— Потом мне на почту пришлёшь. Если только это не справка Дьячкова, — фыркнула она.
— Кать, ну, давай попробуем. Ну пожалуйста. — Я начал подминать её под себя.
— Ну, ладно, — в конце концов вздохнула она. — Но только посмей хотя бы раз назвать меня 'зайкой'!'.
Послесловие — заключительное слово или заключительная часть к сочинению.
— 1 —
6 июля 2016 года, среда — 8 сентября 2016 года, четверг.
'И мы попробовали. Очень скоро я, к своему удивлению, поняла, что Артём Соболев, который, казалось, носит тысячу масок, открыт, дружелюбен, абсолютно не прихотлив и очень прост в быту. К тому же, он умел и любил ухаживать. Узнав, что мне нравятся подмосковные розы, почти каждый день приносил мне по маленькому букету. Старался провожать и встречать меня с работы. Вызнав, что я без машины, не попытался навязать мне новый автомобиль (который я бы всё равно не взяла), но предложил мне такси с водителем. А когда я ответила, что не люблю ездить на пассажирском сидении (те, кто сами сидят за рулём, прекрасно поймут меня), согласился мотаться вместе со мной на метро и в автобусах. Правда, при этом забавно морщил нос, разглядывая переполненные вагоны метро и пустые автобусные салоны.
Раз в неделю аккуратно набивал мой холодильник едой. Сам, правда, по магазинам не бегал, но, в отличие от Бергера, который вечно вешал эту проблему на меня, Соболев решил этот вопрос, договорившись с кладовщиком из близлежащего 'Перекрёстка'. В итоге, я получала свежие овощи, фрукты и ягоды, и забыла про пиццу, которая уже начала сказываться на моей фигуре. Хоть раз, но обязательно звонил мне днём, чтобы сказать: 'Я по тебе соскучился'. И даже когда был занят, всегда находил для меня минутку.
Он был идеальным во всём. Почти… Но постепенно ко мне пришло понимание: как бы я ни старалась, главным в отношениях всегда будет он. И это нельзя переделать. Артёма вообще невозможно было прибрать к рукам. Да, он был мне верен, был моим, но я так и не смогла подмять его под себя. Когда мы только начали, я показала ему свой характер. Он промолчал (в отличие от Бергера, который не преминул бы закатить мне истерику) и невозмутимо продолжил всё делать по — своему — так, как считал нужным. Наиболее ярко эта черта характера Артёма проявлялась в том, как он организовывал свой рабочий день. Спокойно, авторитарно, чётко. В бизнесе у Соболева категория 'друзья' отсутствовала. Даже с Ильёй Дробиным, с которым он искренне дружил, если дело касалось бизнеса, дружеское общение моментально принимало чётко — очерченную форму 'я — хозяин, ты — подчинённый'.
— И как ты его терпишь? — однажды спросила я у Ильи, с которым Артём познакомил меня в середине июля.
— Он очень умный, Катя. — Сидя на лавочке перед своей адвокатской конторой, Дробин перевёл взгляд на Артёма, расхаживающего по двору с телефонной трубкой у уха. — Но Артём — как хозяин маленького государства. Я не сразу привык к этой его манере отделять личное от рабочего. А потом мне даже понравилось: Артём всегда берёт на себя всю ответственность. Таких людей мало. Но ты должна знать одну вещь, — Илья внимательно посмотрел на меня, — если Артём узнает, что ты смеёшься над ним, или обсуждаешь его за глаза, или его обманываешь, то он уйдёт и обрежет все связи. Раз и навсегда. Сразу. Так было с Аллой. Знаешь про такую?
— Да, знаю. Скажи, а Артём очень её любил? — рискнула спросить я.
— Очень, — кивнул Илья. — Но, как ни странно это сейчас прозвучит, именно он её бросил. Хотя не факт, что забыл.
Я запомнила этот разговор. А потом осознала: Артём ни разу не признавался в любви мне. Один раз только взял в ладони моё лицо и долго — долго разглядывал мои глаза.
— Почему ты так смотришь? — замирая, спросила я.
Артём промолчал, но продолжил смотреть на меня так, точно пытался увидеть в моей душе что‑то такое, чего не знала о себе даже я. И видимо, нашёл, потому что уже через мгновение зарылся носом в мои волосы, и я услышала:
— Тебя нельзя не любить. Но я просто тебя чувствую.
Тогда я решила, Артём любит меня, только сказать боится.
Миновал июль — самый жаркий месяц в Москве, и Артём повёз меня знакомиться с его родителями. Выйдя из электрички, посмотрел на небо и наливающиеся влагой тучи и предложил взять такси.
— Пойдём лучше пешком, — попросила я. Артём кивнул, взял меня за руку и, вероятно, ощутил, как дрожат мои пальцы.
— Боишься? — улыбнулся он.
— Чуть — чуть.
— Ты понравишься моим, поверь. — Сжимая мою ладонь, уверенно сказал он. — Только тут одно дело…
— Они решат, что я ещё одна 'зайка'? Ты часто привозил к родителям своих девушек? — неловко пошутила я.
— Да нет, — Артём поморщился. — Просто… в общем, помнишь тот сценарий, над которым ты работала?
— Да, — кивнула я. — Ты ещё говорил, что у тебя на Мосфильме есть какие‑то связи. Но ты же вернул этим людям деньги?
Артём вздохнул:
— Кать, я никому ничего не возвращал, потому что контракта не было.
— То есть? — Я даже замерла с поднятой ногой.
— Мой отец на Мосфильме работает. Он — главный сценарист, — повинился Артём. — И он обязательно тебя спросит, почему ты отказалась закончить сценарий. Правда, я уже объяснял отцу, что ты всегда хотела издать только книгу, но мой папа всё равно не отвяжется от тебя. Так что готовься к расспросам.